Я вёл дело Тураны Варжабетьян, которой во время публичного мероприятия сотрудники полиции причинили серьёзные телесные повреждения. В довольно преклонном возрасте женщина, 72 года, и в отношении неё был явный произвол, жестокость российских полицейских.
[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=»1/3″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=»2/3″ css=».vc_custom_1500465632498{padding-top: 70px !important;}»][vc_column_text]Конечно, её история как-то лично затронула меня. Ну очевидно, что не было никакой необходимости применять к ней физическую силу! Если нужно было ее задержать, взяли бы под ручку и провели, даже сказали бы «Пройдемте» – куда бы она делась? Стала бы убегать или оказывать сопротивление в таком возрасте? Но ей заломили руки, забросили в автозак, вывихнули плечо…Чему их учат, этих полицейских? Явно не защищать граждан, как видно на этом примере, а чему-то другому. Когда граждане видят полицейского, многие не чувствуют себя в безопасности, а наоборот, они чувствуют, что от наших стражей порядка исходит угроза. И это так, на мой взгляд. Потому что по фактам дела Тураны видна вся эта абсолютно неоправданная жестокость.
Для начала я бы очень внимательно изучил опыт грузинской реформы, и пытался внедрить что-то подобное в России. Насколько я знаю, в Грузии опыт был очень успешный, и многие проблемы остались в истории. Вообще же, для улучшения правоохранительной системы первое условие – это реальная независимость судей, чтобы было к кому апеллировать. Потому что в настоящее время апеллируешь к судьям, а они под любым предлогом даже явно невиновного человека пытаются осудить. В их мире оправдать – значит пойти против системы, против чего-то, на страже чего они там сидят?
Тоже вот дело меня затронуло лично. Активистка стояла с плакатом возле Госдумы. И была видеозапись, на которой видно, что она стояла одна – это был абсолютно легальный одиночный пикет. Справа-слева – никого, сзади Госдума, спереди журналисты – ну явно одна. Её задержали, посадили в автозак одну, автозак уехал с ней одной – все это камера сопровождает, даже как полицейский берет её за руку и сопровождает к автозаку.
Девушку привлекли к административной ответственности за нарушение правил проведения публичных мероприятий (участие в несогласованном групповом пикете). Я иду в суд с этой видеозаписью в хорошем настроении – железное доказательство невиновности! Ходатайство подготовил – «прошу приобщить видеозапись к делу и учесть при вынесении постановления». И тут по совершенно каким-то надуманным основаниям судья отказывается приобщить эту видеозапись к материалам дела. При чём обоснование было такое: когда составлялся протокол об административном правонарушении, задержанная в своих объяснениях не указала на то, что велась видеозапись… Вообще-то она не была обязана даже знать, что кем-то такая запись ведется. Явно произвольное, надуманное основание. Суд признал девушку виновной, наложила штраф – 10 000 рублей. Сейчас дело рассматривается в Мосгорсуде. Надеюсь, что городской суд окажется более справедливым и разумным.
На самом деле здесь даже не то, что мне жалко эту девушку. Она активистка, знала, на что идет. Можно сказать, за 10 000 штрафа пропиарилась на весь мир – о ней писала The Guardian, ещё какие-то газеты. За такую сумму этого не купишь в принципе, да? Но такой произвол на лицо… Это как биться головой о стену. Даже депрессия небольшая была, когда вернулся из суда, где рассматривалось это дело. Ну, рассказал всем коллегам, мне посочувствовали, что-то распили, по-моему, и как-то жизнь вроде наладилась.
Общество, люди – они как-то меняются. Чтобы повлиять на ситуацию, люди прежде всего должны объединяться, создавать какие-то институты гражданского общества – например, профсоюзы. В свое время в Америке, когда был дикий капитализм и права работников очень сильно ущемлялись, это стало нужной альтернативой – возможность создания профсоюзов для отстаивания своих прав, это оказалось эффективным. Вот и нам сейчас нужно что-то подобное – общество должно как-то объединяться. Только так, как иначе?
Перспектива есть – молодежь подрастает, они не помнят уже Советского Союза, у них нет страха, как у старшего поколения. Их кругозор открыт, они практически не смотрят телевизор, черпают информацию из каких-то альтернативных источников и как-то свои жизненные взгляды формируют сами. Надежда только на молодежь – более молодые люди придут к власти со временем, и тогда что-то изменится.
Конечно, может это и небольшая часть населения – активисты, с которыми приходится общаться в силу профессиональной деятельности, – но всё-таки они что-то пытаются сделать, веря, что это возможно. Когда защищаешь активистов, видишь их – у них глаза горят. Это внушает оптимизм.[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=»1/3″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=»2/3″ css=».vc_custom_1500465659935{padding-top: 50px !important;}»][vc_column_text]У меня ещё в детстве был интерес к юридической профессии. Я читал детективы, как-то мне всё это очень нравилось. Когда заканчивал школу и нужно было выбирать свой дальнейший путь в профессию, я хотел пойти учиться в Высшую школу милиции. Из двух соображений. Во-первых, мне это нравилось и было близко – сама тема, у меня была склонность, тяга была к юридической работе – следователь, может быть, адвокат. Во-вторых, я туда хотел пойти, так как моя семья была небогатой, и возможность получить высшее образование за государственный счёт казалось элегантным решением проблемы.
К сожалению, по состоянию здоровья, у меня не получилось поступить в Школу милиции. Сказали, что непригоден по зрению и плоскостопию. И поскольку не вышло с Высшей школой милиции, чему я сейчас очень рад, то пришлось мне поступать в гражданский вуз на юридический факультет, который я с успехом окончил в 2000 г. Уже тогда мне адвокатская профессия стала очень интересна, близка. После 3-го курса я решил получить практические знания, пошел по юридическим консультациям, и меня взяла одна женщина-адвокат (Таболина Галина Васильевна) помощником на общественных началах – бесплатно, так сказать.
Казалось, самый прямой путь к получению статуса адвоката был – это сдать экзамены, которые тогда принимали местные адвокатские палаты, сразу после окончания университета. Это всё было довольно просто, если ты уже вхож в адвокатское сообщество, общаешься, работаешь с адвокатами. Но поступило приглашение поучиться в Германии – прошёл я один конкурс, который проводила Немецкая служба академических обменов, DАAD. Ну, наверное, такая возможность поучиться за границей редко в жизни выпадает.
Соответственно, я поехал учиться в Германию по программе для иностранных юристов. Закончил там магистратуру, написал магистерскую диссертацию, которая была посвящена признанию и исполнению иностранных судебных решений в России и Германии. Учился в городе Киль, возле Гамбурга, это провинциальный город-порт, очень такой спокойный, комфортный для учебы и жизни городок. Но в нём расслабляешься, всё идет в замедленном темпе, что не очень хорошо.
И что-то мне так понравилось в Европе жить, но стоял вопрос, что делать дальше? Я решил «позависать» в Германии – подал документы на ещё одну стипендию, на этот раз для написания докторской диссертации. Снова успешно прошел конкурс и остался писать работу на тему «Право на справедливое судебное разбирательство по Европейской конвенции о защите прав человека», касавшуюся влияния практики ЕСПЧ на российский правопорядок именно в этой сфере – справедливого судебного разбирательства. Пока писал и изучал практику ЕСПЧ, у меня появился интерес к этой организации. «Там тоже, думаю, люди работают», – и увидел на сайте, что периодически какие-то вакансии в ЕСПЧ появляются.
Когда защитился, была идея остаться в Германии, был уже 2006-07. Но смотрю, в России всё как-то налаживается – все мои одногруппники успешные юристы, адвокаты и так далее. И подумал, зачем мне тут быть на чужбине, когда есть своя страна, вроде не самая плохая, и там всё налаживается? В результате нашел работу в Москве, ещё будучи в Германии – направил резюме и прошёл собеседование в немецкую юридическую фирму.
Я не мог сразу стать адвокатом, поскольку для этого требуется два года юридического стажа. Поэтому работа в юридической фирме была хорошей альтернативой в то время для меня. Работая в этой фирме, я принял участие в конкурсе, который проводил Совет Европы на должности русских юристов ЕСПЧ, написал здесь в Москве экзамен.
Написал и написал, результаты пришли через несколько месяцев – пригласили на собеседование в Страсбург. Прошел его, ещё через несколько месяцев сообщили, что поставили меня на лист ожидания, потом ещё через какое-то время – вызвали на работу, подошла моя очередь. В Европейском суде поработал четыре года. Вернулся в Россию, сдал адвокатский экзамен и наконец-то стал адвокатом. Такая вот у меня вышла долгая дорога в профессию, в которую хотел чуть ли не изначально.[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=»1/3″][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column width=»2/3″][vc_column_text]Вообще, меня друзья отговаривали: «Зачем тебе этот адвокатский статус?». Со статусом адвоката действительно связаны некоторые дополнительные обременения: нужно делать отчисления в адвокатскую палату, коллегию адвокатов. Плюс есть определённый надзор за тобой, есть возможность привлечения к дисциплинарной ответственности. Если ты частнопрактикующий юрист, то никто не может привлечь тебя ни к какой дисциплинарной ответственности.
Но мне давно хотелось стать адвокатом. Ещё будучи студентом, я поработал помощником адвоката, и поэтому я решил испытать, прожить, почувствовать – стать тем, кем я давно хотел.
Если ты юрист, то ты, как правило, работаешь на кого-то, такой подневольный человек. Адвокат же самостоятелен, есть свобода определенная – это большое отличие. Потом, будучи юристом, нельзя работать по уголовным делам, быть защитником – по законодательству только адвокаты имеют право защищать обвиняемых, подсудимых. Ну и плюс сам статус… Вообще, «адвокат» звучит красиво. Потом, выигранные дела, какие-то положительные решения очень вдохновляют. Ну и гонорары, естественно, тоже вдохновляют.
Так судьба сложилась: я познакомился и начал сотрудничать с Эрнестом Мезаком, ну и какие-то дела от фонда мне начали передавать как адвокату. Со временем сотрудничество с «Общественным вердиктом» стало более тесным. Есть профессиональное удовлетворение в том смысле, что здесь сложилась группа единомышленников, хорошая атмосфера, настрой, взаимная поддержка. Категории дел в «Вердикте», мне кажется, во многом те же, что и в любой адвокатской практике. Но до фонда у меня, например, не было дел по массовым публичным мероприятиям.
Адвокаты тоже во многом правозащитники, они тоже ведут знаковые дела, меняют практику правоприменения, пытаются, по крайней мере. Но главный фокус у них – интересы клиента, защита конкретного человека. Целеполагание же у правозащитников более широкое, они нацелены на такое глобальное решение какой-то проблемы – чтобы всем помочь, не только конкретному человеку. Правозащитники, как правило, занимаются стратегическим ведением дел. То есть правозащитные дела знаковые, нацеленные изменить практику, законодательство, что-то поменять в жизни.
В моей практике присутствует и то, и другое. То есть у меня есть какие-то частные клиенты, которым я пытаюсь помочь, а есть дела от фонда. Ну да, отчасти я, конечно, являюсь правозащитником, адвокатом-правозащитником.
Угроз пока, слава Богу, не было, но опасения определенные, конечно же, есть. Когда, например, пишешь в ЕСПЧ жалобу на произвол ФСБ – такое подспудно у тебя ощущение, что империя может нанести ответный удар. Да, какие-то опасения есть, но что делать? Приходится с этим жить, идти на этот риск. Вообще жить в России довольно опасно вне зависимости от того, чем ты занимаешься.
Сыну моему сейчас 6 лет. Бывает, когда я работаю дома, спрашивает меня: «Чем занимаешься?». Я говорю ему: «Пишу жалобу». «О чем?» – «Ну, вот человека посадили, и он жалуется на то, что несправедливо». У него, естественно, такие детские представления, что раз человек сидит в тюрьме, то значит – виноват. Я ещё не пытался ему объяснить, что не всегда так бывает, что не всегда сажают тех, кто виноват – всё-таки рано ему ещё такое рассказывать. Вообще, интересная ассоциация у моего сына сложилась в связи с моей работой. Тут я как-то ухожу утром, а он: «На работу пошёл? Жалобы писать?».
У нас сроки жёсткие: есть, например, 10 суток на обжалование судебного решения, и тебе нужно уложиться, чтобы подать жалобу вовремя. В последнем отпуске половину времени я работал, потому что нужно было что-то подавать, что-то отправлять. Выходит, что и нет как такового отпуска, потому что всё равно приходится работать, чтобы соблюсти судебные сроки. Расслабиться помогает общение с семьей, ребенком, занятия бегом, а также алкоголь и медитация.
Кино люблю, в частности, фильмы, как-то обыгрывающие в сюжетах мою профессию. Про адвокатов, например, с большим удовольствием смотрел сериал Boston Legal. Забавный, смотрится с удовольствием. Не знаю, как в Америке, могу только предполагать, сравнивая с Россией, но всё равно сериал про бостонских юристов было интересно смотреть – дела, аргументация, как играют… А в детстве ещё шёл сериал Santa Barbara, и там был такой адвокат Мейсон – один из моих любимых персонажей, уже смутно что помню, но помню, что он мне нравился. Как раз в школьные годы, когда и решил, что сам стану юристом.[/vc_column_text][/vc_column][vc_column width=»1/3″][vc_column_text]
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row][vc_row][vc_column css=».vc_custom_1500653073591{padding-top: 20px !important;}»][vc_column_text]Текст — Кирилл Ежов, Инга ПагаваФото — Ксения Гагай для Фонда «Общественный вердикт»[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]